Все девочки были мыши как мыши. Недоверчивые, испуганные тысячами новых запахов. Но мышата спокойно сидели в руках, когда я пересаживала их в клетку.
А Джинни с визгом шарахалась от рук. Крупная для своих полутора месяцев, с умной вытянутой мордашкой и тановым брюшком, она оказалась совершенно дикой.
В течении месяца самочки привыкли к новой жизни у чужих людей, а вот Джинька все иак же панически боялась прикосновений, чистки клетки, любой новой пищи и любого звука. От подружек она держалась особняком, отдельно кушала, отдельно спала. По неопытности я подумала, что это признак ее лидерства. А мама сразу все поняла и однажды сказала:
- Джинька - самый настоящий аутист. Береги ее...
И я ее берегла. Как можно меньше брала на руки, аккуратно, потихоньку завоевывала ее доверие семечками и творожком. Месяцам к четырем она более-менее поняла, как надо общаться с человеком.
А потом она сбежала из клетки. С раннего утра до десяти вечера я не выходила из комнаты, лишь бы поймать маленького аутенка, насмерть перепуганного огромным и сложным миром комнаты.
Поймала.
Крепкая, физически сильная мышка от страха съежилась буквально вдвое. Первый и единственный раз она сама пошла мне на руки.
А еще я стригла ей когти, которые регулярно отрастали до состояния крючьев, мешающих нормально ходить. Когда я делала уколы, не боялась, когда поила из шприца антибиотик - не боялась.
Но от жуткого визга вырывающейся Джиньки хотелось плакать....
В декабре Джинни заболела. Сильно исхудала, все чаще сидела в углу, тяжело дыша. И теплым, ветреным, дождливым вечером мы поехали на Нагатинскую. Вместе с Джинни я решила показать врачу еще и страдающую хроническим насморком Джулию.
Хлестал редкий для конца декабря ливень, и сумку с переноской в ней сносило ураганным ветром. Возможно, если бы я держала ее лучше... Возможно, если бы я поехала к ветеринару раньше...
Только в клинике я увидела, что Джинни умирает.
Без десяти восемь.
Доктор приняла нас после конца смены.
Уколы, хмурое лицо доктора. И тягучий, беспощадный страх. В моих трясущихся руках, в попытках Джулии привести сестру в чувство, и прежде всего - в глазах задыхающейся мышки с золотистым брюшком.
- Ее стоит оставить в стационаре. Сердце совсем слабое..
Джинька в жизни не оставалась одна. Но дома я бы не справилась.
- До завтра, малыш. Борись и не скучай.
Ночью я просила Бога отдать год мое жизни мышке.
Только никакооо завтра и никакого года у Джинни не было. В восемь утра, перед работой, я забрала из клиники бездыханное тельце. Положила в переноску, обернула шарфом. Как для живой.
На улице +5. С неба потоки воды. Погода, которая хороша только для того, чтобы хоронить маленького друга.
А потом - пустота.
А потом - мысль о том, что прожила Джинни девять месяцев и четыре дня.
Девять месяцев. Четыре дня.
Джинни даже не увидела Новый год.
- Она его увидит. Оттуда... с радуги.
На следующий день бледная радуга появилась в совсем не зимнем, грозовом небе.
Я видела, как Джинни машет мне оттуда лапкой.
