Кто-то, кто
Порыв ветра пробежал по верхушкам деревьев, качнул зеленые кроны. Лес заволновался, зашумел. В траве смолкли кузнечики. Сдуло звенящую мошкару. Затихли птицы. Только увлеченная счетом кукушка продолжала куковать.
- Т-щ-щ-щ!
Замолчала и кукушка. Лес замер, затаился. Сквозь расступившиеся деревья на поляну хлынул солнечный свет, утренний, ясный. Будто разом выглянув из-под листьев, вспыхнули сотнями рубиновых капель ягоды малины.
Мальчик сидел на коленках в зарослях малины, не слыша ветра и не замечая ягод. Сердце колотилось. Тёмная резная куколка снова зашевелилась на ветке. Кто-то упрямо проталкивался наружу. Может быть, лимонница или капустница, каких мальчик видел в городе, в его мире асфальта, кирпича и бетона. Или даже павлиний глаз. А может быть настоящий махаон, как на картинке в книжке. Или это будет совсем особенная бабочка, деревенская и лесная, - яркая, разноцветная, удивительная, - не виданная ни в жизни, ни на картинке.
Мальчик передвинул привязанный к поясу бидончик с живота на бок и засунул руки поглубже в карманы ветровки, чтобы не поддаться желанию потрогать куколку пальцем.
Сердце подпрыгнуло к самому горлу, когда куколка лопнула, и оттуда показались лапки и зеленоватая головка со скрученным хоботком и усиками-антеннами. Огромные переливчатые глаза взглянули на мир. Мальчик втянул голову в плечи и очень аккуратно, чтобы не напугать бабочку, попытался расчесать пятернёй растрёпанные соломенные волосы.
Бабочка помедлила, то ли давая большим желто-зеленым глазам привыкнуть к свету, то ли присматриваясь к мальчику, и выбралась из куколки, повиснув на ней крыльями вниз.
Мальчик чуть не заплакал от жалости. Бесформенное ворсистое тельце сгустками тумана покрывала испарина, уродливое толстое брюшко вздрагивало и сокращалось, крылья свисали какими-то скомканными обрывками мокрых салфеток. Бабочка была перед ним голая, несуразная, трепещущая, как его душа.
Она покачивалась, неспешно перебирая лапками по пустому кокону, всё так же крыльями вниз, покачивалась, покачивалась, и тут мальчик заметил, как сильно она постройнела. Капельки исчезли с ворсинок, растворившись в солнечном свете. Тельце стало переливаться серебром и изумрудной зеленью. Крылья на глазах росли, удлинялись, расправлялись, наполнялись жизнью. Бабочка сушила их, как после шторма сушат паруса.
Ажурные края еще не просохли, когда бабочка приоткрыла крылья. Пятна черного бархата мелькнули на серебре, перламутровая волна, – золотая, зеленая, голубая, – пробежала по рисунку, и крылья снова сомкнулись.
Если бы мальчик увидел такую бабочку на рисунке в книжке, он вряд ли бы обратил на нее внимание. В ней не было ничего особенного – в крыльях не было королевского размаха, в рисунке - буйства красок или ошеломляющего узора. Но сейчас, когда бабочка рождалась на его глазах и с каждым его дыханием, с каждым биением его сердца, наполнялась жизнью и силой, он любил ее всей душой. В каждом пятнышке на крыле, в каждой ворсинке на хрупком тельце пряталось живое чудо. Целый мир расправлял перед ним широкие крылья, а воображение щедро дорисовывало и расцвечивало то, что создала природа. Ему казалось, что это он сам, всю предыдущую жизнь проживший невзрачной гусеницей, только сейчас по-настоящему появлялся на свет.
- Ку-ку, - попробовала голос кукушка.
- Ку-ку, - шепотом ответил ей мальчик.
Звуки и краски леса медленно возвращались к нему. Он вдруг почувствовал, как сильно от долгого сидения на коленках занемело тело. Он постарался подальше отодвинуться от бабочки, чтобы распрямить затекшие ноги. Резиновые сапоги коснулись веток на самом краю кустов. Качнулись несорванные ягоды. Бабочка в глубине малинника расправила и снова сложила крылья.
Миллионы крохотных иголочек вонзились в ноги и побежали по телу. Мальчик опрокинулся на спину и стиснул зубы. Деревья с интересом склонились над ним, рассматривая с высоты своего роста. Солнечные лучи косыми лучами сквозь ветки пронизывали воздух. Высокое небо казалось перевернутым озером с чистой голубой водой. Мальчик глубоко втянул носом воздух, и от запаха земли и трав закружилась голова.
Когда к ногам вернулась чувствительность, мальчик нащупал на боку бидончик и сел. Ягод в бидоне было так мало, что ни одна не выкатилась. Тётя Маруся и дед за то время, что он провёл с бабочкой, насобирали уже, наверное, половину корзины.
- Ой! Дед?
Мальчик вскочил на ноги и огляделся. Ни деда, ни тётки видно не было. Еще раз бросив взгляд на бабочку, он отбежал от нее подальше.
- Тёть Мару-у-усь! – крикнул он. - Де-е-ед!
Никто не ответил. Сердце снова заколотилось. Ему казалось, он помнил, с какой стороны они втроём пришли сюда, прежде чем он увидел куколку на ветке, и побежал догонять тётку и деда. Резиновые сапоги хлопали по ногам и путались в траве. На боку брякал бидон, и мальчику приходилось на бегу придерживать его рукой.
Просека кончилась, и мальчик побежал по редколесью, забирая то вправо, то влево.
- Де-е-ед!
Он вспомнил, как перекликались дед с тёткой. «Марусь-а-у-у-у», - тянул дед одно длинное слово, сколько хватало дыхания. «Миш-а-у-у-у», - нараспев отвечала тётка. «Лёш-а-у-у-у» - звали его.
- Дед-а-у-у-у, - остановившись, закричал мальчик.
Кроме звенящего воздуха, ничего. Не откликнулось даже эхо. Мальчик развернулся и побежал обратно к бабочке. Деревья и кусты бежали навстречу, мелькали и запутывали. Алёша сворачивал направо, налево, снова бежал прямо и снова направо, бежал, пока не споткнулся. Резиновые сапоги жалобно взвизгнули, и мальчик больно воткнулся боком в землю.
Сомнений не было – он заблудился. Что-то или кто-то обступало его со всех сторон, теснило и рассматривало сотнями, тысячами невидимых, сокрытых в листве и траве глаз. По спине пробежал холодок. Защекотало в носу.
- Дед, - шепнул мальчик, - Ну, пожалуйста…
- У-у-у… - донеслось откуда-то издалека.
Алёша вскочил. Кто-то звал его.
- У-у-у…
Наверное, дед. Алёша побежал на голос. Стоило ему потерять направление, он останавливался и прислушивался. Голос звал его, вёл, становился всё громче и отчетливей. Мальчик уже бежал по просеке, поросшей малиной, когда услышал «У-у-у…» в последний раз. Тяжело дыша, он остановился. Где-то далеко куковала кукушка.
Невдалеке, боком к нему стоял дед. Старая фетровая шляпа, серый пиджак, подвязанный веревкой. На веревке - эмалированный бидон в крупный красный горошек.
Только вот Алеша хорошо видел, что звал его вовсе не дед.
Дед сосредоточенно собирал малину, время от времени поправляя сползающие на кончик носа очки с толстыми стёклами. Чуть дальше над кустами виднелся цветастый платок тёти Маруси. Вообще, было совсем не похоже, чтобы его кто-то терял или искал.
Алёша нырнул в малинник, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. По дну бидончика уныло перекатывались побитые во время бега ягоды. Мальчик вздохнул, ссыпал их в ладонь и закинул в рот.
Когда дыхание восстановилось, Алёша выбрался из кустов и прошелся вдоль малинника, будто бы выбирая место поягоднее. Ни дед, ни тётка не обратили на него никакого внимания. Ни ругать его за то, что потерялся, ни рыдать от счастья, что нашелся, никто не собирался.
- Дед, - не выдержал мальчик.
- М? – дед рассеяно посмотрел на него поверх сползших очков.
- Ты меня не искал?
- Тебя-то? – дед выгнул спину, крякнул и потер кулаком поясницу, - А чего тебя искать, если ты всё время рядом?
Алёша смутился. Иногда ему трудно было понять, когда дед говорит серьезно, а когда шутит.
- Я отходил на минутку, и кто-то кричал. Я думал, может, ты.
- Не я. Не я, не я, не я, не я, не я, - дед задумчиво посмотрел в свой бидон и двинулся к большой плетёной корзине, мелкой и широкой. - Не одни мы в лесу, мало ли кто тут кричит.
Отирая лицо хвостиками платка, выбралась из кустов и тётя Маруся. Всё, кроме цветастого платка, делало её почти незаметной среди лесной зелени: зелёные сапожки, халат весь в листиках и завитушках и зелёная мужская куртка с высоко закатанными рукавами.
- А хозяин это укал, - сказала тётка, мимоходом бросив взгляд в Алёшин бидон и улыбнувшись. – Разгулялся что-то сегодня.
- Кто? – переспросил мальчик.
- Лесной хозяин. Похаживает по лесу, укает, а кто укает – не видать.
- Лесник, что ли? – не понял Алёша.
- Да какой уж лесник – хозяин?
Пересыпав малину в корзину, тётя Маруся снова пошла в малинник.
- Дед?
Алёша был озадачен.
- Н-да. – задумчиво ответил дед, - Ходит, укает, укает… А потом заведёт в болото, закружит и всё, - хана. Будешь в трёх соснах петлять пока не упадёшь.
Алёша поёжился. Засаднило ушибленное колено.
- Да чего за хозяин-то?! – повысил он голос. - Тёть Марусь?!
- А тезка твой, – отозвалась из кустов тётка.
- Леший, – шепнул на ухо дед.
По мокрой спине у мальчика пробежал холодок, волосы шевельнулись, плечи передёрнуло.
- Дед, а тут чего, леший что ли есть?
- А как же, – так же шепотом ответил дед и украдкой ткнул внука в бок.
- Ай! – подскочил мальчик. – Дед!
Но дед, посмеиваясь, уже влезал в малинник, раздвигая кусты руками, как медведь лапами. Алёша побежал следом.
Мальчик кидал ягоды в бидончик, но мысли его были далеко. Он думал про лес: насколько он не похож на город, где каждую травинку стараются причесать, обрезать, а еще лучше закатать в асфальт. Думал про бабочку: как она там без него, высушила ли свои паруса-крылья, помнит ли еще его? Думал про лешего: как так могло получиться, что его, глупого городского мальчишку, водил по лесу леший, но не завел ни в какое болото, а наоборот, помог найтись.
- Дед…
- М?
- А бывает так, чтобы наоборот?
- Чего наоборот?
- Ну, чтобы леший не завел, а наоборот. Чтобы вывел.
Дед снял шляпу и почесал затылок.
- Люди разные на свете, может, и лешие тоже разные, кто их разберет. Ты у Маруси лучше спроси. Я-то давно городской житель, а она всю жизнь тут, при лесе. – и добавил шепотом, - Небось, зимой со здешним лешим чаи с малиной гоняет.
Алёша выбрался из малинника.
- Тёть Марусь, а здешний леший какой?
- Хозяин, - мягко поправила тётка.
- Ну, хозяин…
- Выше самых высоких сосен в лесу, - певуче ответила тётя Маруся, - Деревья пасёт. Невидимый, за всей зверушкой в лесу смотрит. А может в траве прятаться. Каждой букашке друг. Каждую былинку к солнцу тянет.
- Добрый?
Тётка прищурилась.
- Да не злой, вроде. А сам встретишь – и спроси.
Алёша растерялся.
- Как же я спрошу, если он невидимый?
- Невидимое за видимым прячется, - ответила тётка. – Кто захочет – увидит.
- И он ответит?
- Уж и не знаю. Да за спрос же не в нос?
Алёша набрал полную грудь воздуха и звонко прокричал в верхушки сосен:
- ТЫ ДОБРЫЙ?
- Добрый? – удивилось разбуженное эхо.
Дед крякнул. Тётка негромко рассмеялась.
Кто-то мягко коснулся Алёшиной щеки. Мелькнули черный бархат и серебро. Перламутровая радуга пробежала по широким крыльям – золото, изумруд и сапфир. Купаясь в солнечном свете, бабочка кругами поднималась над Алёшиной головой, покачиваясь и ныряя в едва уловимые воздушные потоки, выше, выше и выше.
А на зеленой ладони леса стоял мальчик и смотрел ввысь. Он слышал, как мечется между деревьями эхо, то ближе, то дальше передавая новость: «Добрый! Добрый!»; как деревья шумно кивают кронами в ответ; как в ветвях галдят, трещат и щебечут птицы, и кукушка вдалеке продолжает отсчитывать чьи-то годы.
А где-то высоко-высоко, теряясь в небесной синеве, порхала и трепетала крыльями бабочка. Его бабочка.
Вечером, когда над уставшим миром взошла луна и тихие звезды рассыпались в небе, кто-то невидимый вышел на опушку леса, чтобы увидеть, как в далеком деревенском доме погаснет свет.
Алёша лежал в постели, но сон не шёл. Перед глазами всё мелькали усеянные ягодами ветки малины, а из ветвей то и дело выпархивали разноцветные бабочки. Их огромные крылья переливались необыкновенными живыми узорами, и в этих узорах, в искрящейся пыльце, слетающей с крыльев, Алёша почти видел кого-то невидимого. Того, кто выше самых высоких сосен, но ниже травы. Того, кто пасёт деревья. Того, кто тянет к солнцу цветы и травы. Того, кто смотрит.
- Спи, лешанёнок, - сказал кто-то невидимый. – Спи и ничего не бойся. Лес добрый, а мир такой, каким ты его видишь. Спокойной ночи!
И Алёша уснул.
